Эти слова 140-го псалма с IV века и поныне мы слышим на каждом вечернем богослужении в течение года во время каждения храма. В великопостный период псалом исполняется во время Литургии Преждеосвященных Даров, причем по традиции певчие исполняют его коленопреклоненно у солеи, и коленопреклоненно внимают его словам прихожане.

История псалма

Византийский богослов и экзегет рубежа XI–XII веков Евфимий Зигабен, рассуждая об этом псалме, отмечал, что «предосудительно для нас — ежедневно петь, и никогда не постараться узнать мысль того, что поют, но сидеть при сокровище, покрытом тенью…». Многое становится понятным, стоит лишь прочитать перевод 140‑го псалма на русский язык. Святоотеческое же толкование раскрывает всю его глубину и красоту.

По данным толкователей Псалтири, 140‑й псалом был написан святым пророком, царем и псалмопевцем Давидом в сложный период его жизни, когда он спасался бегством от своего тестя царя Саула (Давид был женат на его дочери Мелхоле), который заподозрил его в намерении захватить трон и искал возможность убить псалмопевца. Переживая напрасные обвинения, Давид взывает к Господу и просит услышать его молитвы и защитить от врагов. Но враги эти — не только клеветники, как может показаться на первый взгляд. Это еще и искушение впасть в осуждение, гнев, ненависть. Пожалуй, просьба к Богу спасти от искушений — главная тема этого небольшого псалма (всего 10 стихов).

«Да исправится молитва моя…»

Псалмопевец начинает с обращения: Господи, воззвах к Тебе, услыши мя: вонми гласу моления моего, внегда воззвати ми к Тебе («Господи к Тебе взываю: поспеши ко мне, внемли голосу моления моего, когда взываю к Тебе»). «Взываю», по мысли святителя Иоанна Златоуста (ок. 347–407), означает: не только произношу устами, но и взываю внутренне, сосредоточенной, не позволяющей рассеянности мыслью, всем своим существом — таким должно быть наше обращение к Богу, «ибо многие стоят на молитве, но не взывают к Богу; но уста их взывают к Богу и произносят имя Божие часто, а ум не понимает ни одного слова молитвы полезной», — подчеркивает святитель.

Удивительной глубиной смыслов наполнен второй стих — пожалуй, самый аллегорический в 140-м псалме. Он продолжает тему, какой должна быть молитва: Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою, воздеяние руку моею — жертва вечерняя («Да направится молитва моя, как фимиам, пред лице Твое, воздеяние рук моих — как жертва вечерняя»). Святые отцы Церкви (свт. Василий Великий (330–379), прп. Афанасий Великий (ок. 295–373), свт. Феодорит Кирский (386/393–458/466) и др.) разъясняют, что «благовонное курение Господу означает целомудренное освящение тела». Тот же святитель Иоанн Златоуст, комментируя этот стих, прямо пишет: «…да будет кадилом тебе — твое тело; и смотри, чтобы ты не наполнил сие кадило навозом», т. е. гнусными и нечистыми словами. Язык наш «кроме святыни и хвалы не должен износить никакого скверного слова», равно как кадило наполнено только огнем и фимиамом, а дым всегда поднимается к небу. Фимиам же имеет приятный аромат, который радует сердце (см.: Притч. 27, 9).

Составители труда «Псалтирь в святоотеческом толковании» обобщают святоотеческие суждения о последней части этого стиха «…воздеяние руку моею — жертва вечерняя» и поясняют: «Таким же образом и руки должны быть кадильницею: очищай их милостынею, помощью нуждающимся, человеколюбием. И тогда будешь простирать их на молитве, как бы ходатаев пред Богом». Перед молитвой умири дух свой, проси у Бога прощения грехов своих и «искреннего доброжелательства к тем, за кого хочешь молиться, и таким образом исправится (сделается. — Л. Д.) молитва твоя пред Богом, как кадило благоухания».

Из-за слов «…воздеяние рук моих — как жертва вечерняя» псалом часто называют «вечерней молитвой». Почетный профессор МФЮА протоиерей Алексий Ладыгин, опираясь на мнение святых отцов, замечает, что вечерняя молитва выше утренней молитвы — если день заканчивается молитвой и благодарением Богу, значит, весь день был посвящен Богу, в этом и есть «жертва вечерняя».

«Положи, Господи, хранение устом моим…»

В третьем и четвертом стихах псалмопевец обращается к теме наблюдения за языком: Положи, Господи, хранение устом моим и дверь ограждения о устнах моих («Положи, Господи, охрану устам моим и огради двери уст моих»). Множество бед бывает от невоздержанного языка, и потому должно сотворить вес и меру, и для уст твоих — дверь и запор, но не удерживай слова, когда оно может помочь (Сир. 28, 29; 4, 27). Человеку самому не хватает сил и мудрости воздерживать язык свой, и нужна помощь свыше, о чем и просит царь Давид. Преподобный Антоний Великий учит: «…Блюдись, человек, возьми власть над языком своим и не умножай слов, чтоб не умножить грехов. Положи перст на уста твои и узду на язык твой, потому что многоречивый человек не оставляет в себе места Духу Святому».

Уста наши следуют за сердцем, в котором укрепляется помысел, возникающий в уме. Поэтому царь Давид в четвертом стихе взывает: Не уклони сердце мое в словеса лукавствия, непщевати вины о гресех, с человеки делающими беззаконие, и не сочтуся со избранными их («Не дай мне уклониться сердцем к словам лукавым, измышлять оправдания грехам, как делают это люди беззаконные, да не уподоблюсь я предводителям их»). Нам эти слова призваны напомнить о том, сколь опасно самооправдание, извинение собственных страстей. Грех — зло, но еще хуже «…он делается через запирательство после греха», — пишут в своих комментариях святитель Иоанн Златоуст и святой праведный Иоанн Кронштадтский (1829–1909). Поэтому нужно следить за языком, чтобы укротить порочные помыслы сердца, признавать свое согрешение и тем самым умилостивлять Бога, а себя делать «более непреклонным к падению в те же грехи».

«Накажет мя праведник милостию и обличит мя, елей же грешнаго да не намастит главы моея…»

В подробном толковании нуждаются следующие пятый, шестой и седьмой стихи: Накажет мя праведник милостию и обличит мя, елей же грешнаго да не намастит главы моея, яко еще и молитва моя во благоволениих их. Пожерты быша при камени судии их: услышатся глаголи мои, яко возмогоша. Яко толща земли проседеся на земли, расточишася кости их при аде («Наставит меня праведник милостиво и обличит меня, а елей грешника да не умастит голову мою, и молитва моя да не будет в благоволении у них. Поглотила земля среди скал судей их. Услышаны будут слова мои, ибо в них сила. Как поднятый плугом слой земли рассыпается по земле, так рассыпались кости их у бездны ада») (по мнению блаженного Феодорита Кирского, «ад» здесь — это «гроб»). Псалмопевец заключает, что лучше получить полезное обличение и насмешку от праведников, так как они делаются из любви, чем милость, т. е. одобрение, от злых и злонравных. Как пишет святитель Григорий Богослов: «Самая суровость одного приятна по причине пользы, а другого и милость подозрительна по причине злонравия его».

Следует избегать общения со злонравными потому, что они будут оправдывать наши страсти, а «оправдание» это помешает нам исправиться и будет и дальше толкать нас к погибели. Поэтому и «…молитва моя да не будет во благоволениих их», т. е. молитвы мои будут устремлены против злодейств злонравных, не на радость им. Как пишет святитель Иоанн Златоуст, царь Давид молится, «чтобы злые советы и вредные желания их не пришли в исполнение, не сбылись; ибо cиe-то он называет благоволениями».

Авторы современного объемного труда «Псалтирь. Книга жизни» иеромонах Ириней (Пиковский) и иерей Назарий Эйвазов приводят еще несколько вариантов концовки 5‑го стиха «яко еще и молитва моя во благоволениих их», которые помогают нам лучше понять заложенный в эти слова смысл: «несмотря на их удары, я буду продолжать молиться», «поскольку я всегда молюсь против их злодеяний» и «хотя они и причиняют мне зло, я продолжу молиться». Причем под беззаконными и злонравными здесь понимаются еще и страсти, которых нужно бежать всеми силами, не идти у них на поводу и не заниматься самооправданием.

«Судьи», или в других переводах «вожди» и «предводители», — это как сами злонравные, так и страсти, которым они потворствуют. По мнению иеромонаха Иринея (Пиковского) и иерея Назария Эйвазова, скала — это твердый камень: «Таким Камнем, который может быть не только точкой опоры, но и прибежищем и избавителем, в псалмах называется Бог». Бог услышит молитвы праведных и сбудется предсказанное злым наказание, и все благоденствие их погибнет, подобно камню, брошенному в воду, сделается невидимым, — поясняет святитель Иоанн Златоуст.

«…не отыми душу мою…»

В восьмом и девятом стихах псалмопевец молит: Яко к Тебе, Господи, Господи, очи мои: на Тя уповах, не отыми душу мою. Сохрани мя от сети, юже составиша ми, и от соблазн делающих беззаконие («К Тебе, Господи, Господи, обращены очи мои; на Тебя уповаю, не отними душу мою Сохрани меня от сетей, что расставили мне, от соблазнов людей, творящих беззакония»). Пожалуй, наиболее точное объяснение этих слов дает святитель Иоанн Златоуст: «Хотя бы, говорит (псалмопевец. — Л. Д.), постигли нас бесчисленные бедствия, войны, битвы, смерти, врата адовы, мы не отступим от священного якоря, но будем держаться надежды на Твою помощь и, оставив оружие и ополчения, отсюда будем ожидать избавления, — от Твоей помощи».

По-разному толкуют экзегеты заключительные слова восьмого стиха «…не отыми душу мою». Так, например, византийский бого­слов Евфимий Зигабен понимает их буквально и объясняет так: «Очи, говорит (псалмопевец. — Л. Д.), души моей взирают на Тебя, Господи: потому что я всего себя возлагал на Тебя. Посему не отними у меня жизни при терпимых мною гонениях и сильных злоумышлениях со стороны врагов». А святитель Афанасий Великий видит в них моление не лишить просящего помощи Божией — «А я не надеюсь ни на что человеческое, но ожидаю Твоей помощи и умоляю не лишать душу мою ее».

«…един есмь аз…»

Падут во мрежу свою грешницы: един есмь аз, дондеже прейду («Впадут в свои тенета (сети для ловли зверей. — Л. Д.) грешники. В стороне я буду от них, доколе не пройду путь жизни моей»), — говорит в десятом, заключительном, стихе псалмопевец. Святитель Иоанн Златоуст задается вопросом: «В чью мрежу впадут они?» — и отвечает на него: «Во мрежу Самого Бога, т. е. будут уловлены, побеждены. Праведных бедствия постигают для их исправления и возбуждения их любомудрия; а грешных, как неисцелимо больных, для наказаний и мучения». Добродетель же «ограждается, укрепляется и возрастает» удалением от нечестивых, поэтому «один останусь…» — вдали от развращающих, нечестивых и злонравных. «Один» — т. е. сосредоточен и не рассеян в самом себе, и притом, поясняет святитель, не на один-два дня, но на всю жизнь по своей свободной воле. «Не пустыня делает уединенным, но любомудрая воля. Таким образом, и живущие в городах, среди шума и торжищ, могут быть уединенными, если будут избегать развратных обществ и прилепляться к собраниям праведников. Это — путь безопасный», — заключает святитель Иоанн Златоуст.

Иеромонах Ириней (Пиковский) и иерей Назарий Эйвазов заключают, что слова царя-пророка Давида «…а я прейду» свидетельствуют о его твердой вере, что только «Бог — его защита и помощь». Возложить все свое упование на Бога, на Его помощь и заступничество — вот проявление истинного смирения. Мы верим в Бога, но доверяем ли мы Ему так же безоговорочно, как святой царь Давид или как Иов Многострадальный?

Псалом 140‑й в музыке и поэзии

Сегодня в храмах во время богослужения можно услышать разные музыкальные версии этого псалма. Например, в сочинении Д. С. Бортнянского, М. И. Глинки, П. И. Чайковского или его греческий распев. Но, пожалуй, самыми известными являются варианты духовного композитора, певца, хорового дирижера Михаила Александровича Гольтисона (1870–1914) и хорового дирижера, композитора, профессора Московской консерватории и регента Павла Григорьевича Чеснокова (1877–1944).

В 1896 году поэтическое переложение 140‑го псалма написал русский поэт, прозаик, драматург и переводчик Александр Митрофанович Федоров (1868–1949). На момент написания автору было не больше 28 лет — совсем молодой человек, но он очень остро сопереживает псалмопевцу. Пожалуй, его переложение очень точное и глубокое и вместе с тем более чувственное, более эмоциональное и, может быть, менее похоже на молитву, чем слова царя Давида, но и оно помогает нам лучше понять содержание псалма:

Господь мой К Тебе я взываю в тиши

Внемли моим жарким моленьям

И с горнего трона ко мне поспеши

С Твоим благодатным спасеньем.

Куренья заменит пред ликом Твоим

Молитва; обильные дани,

Вечернюю жертву и жертвенный дым —

Простертые к Господу длани.

О Боже Уста мои Ты огради

От слов, ядовитых, как змеи,

И сердцу не дай отозваться в груди

На злые дела и затеи

Не дай с нечестивым пробыть мне и дня

Вкусить его яства и дара

Накажет ли праведник светлый меня —

Мне — милость — правдивая кара.

Укор — для главы моей — нежный елей,

И даже мой враг не посмеет

Сказать, что в душе благодарной моей

Лукавство постыдное зреет.

Есть комы земли, разрыхленной сохой,

Разбросаны все наши кости

Для пасти могильной… Но, Боже, укрой

Меня Ты от вражеской злости

От их нечестивых силков сохрани

Пускай попадут в свои сети

И в них умертвят себя сами они

А я да продлю свои краткие дни

Для славы Господней на свете.

Так о чем же 140-й псалом? Он о молитве, какой она должна быть — глубокой, сосредоточенной и уединенной, о свободном твердом стремлении кающегося удалиться от страстей и о полном доверии себя и своей жизни Богу. Святитель Иоанн Златоуст писал, что этот псалом — «…спасительное врачевство и средство для очищения грехов; чтобы всё, чем бы мы ни осквернились в течение дня, — свергнуть с себя этим духовным песнопением». Будем же и мы каждый вечер от всего сердца приносить свою «жертву вечернюю» и с пониманием произносить вслед за псалмопевцем: Господи, воззвах к Тебе, услыши мя…

Людмила ДОРОНИНА

Фото автора

Газета «Балаковские епархиальные ведомости», № 4 (15), апрель 2024 г.